— Включить обратную тягу и приготовиться к удару.

Тормозные двигатели взревели, невероятный жар языков пламени от выхлопных газов опалил стены улья; оказавшись посреди огненной бури, штурмовой барк замедлился. Толчок тормозных систем оказался настолько силён, что без труда разорвал бы любой другой корабль надвое. Изменение вектора гравитации само по себе было практически смертельным для смертного экипажа, и те, кто из-за своей медлительности не смогли подчиниться команде Мортариона, полетели на переборки, ломая себе хребты. Несгибаемые Барразин и Терсус устояли на ногах, держась одной рукой за окружавшие стратегиум перила. Не нуждавшийся в опоре Мортарион стоял неподвижно, словно сама Смерть.

Турели на бастионах улья открыли огонь в никчёмной демонстрации неповиновения, абсолютно бесполезной против «Четвёртого всадника».

Немного замедлившись, всё ещё стремительный и столь же ужасающий корабль нёсся по направлению к шпилю. Мортарион наблюдал, как стены заполняют собой пространство иллюминатора.

Удар, что начался ещё на окраине системы, наконец-то поразил намеченную цель. «Четвёртый всадник» врезался в стену города.

На улей Протаркос снизошла тьма. А вместе с ней пришёл огонь.

Вражеский корабль врезался в город приблизительно в четверти расстояния вниз от шпиля. Внешние стены располагались в нескольких километрах от командного центра, но главная диспетчерская вышка всё равно закачалась. Удар сбил Стиванга с ног, и он врезался в гололитический стол, упал и заскользил по нему. Техники тоже повалились со своих мест, в то время как верховные контролеры перепрыгивали через стулья и прыгали с платформы на рабочие станции внизу. По куполу пробежала паутина трещин.

Лёжа на спине посреди стола и глядя вверх на клубы дыма и языки пламени, оглушённый настолько мощным грохотом, словно сам Галаспар выл в агонии, Стиванг приготовился к тому, что купол вот-вот рухнет и покончит с ним.

Башня снова качнулась, хоть и не так сильно, и ему наконец-то удалось сесть. Глядя вниз сквозь нижнюю часть купола на практически скрытые туманом очертания улья, Стиванг видел, как всё вокруг содрогается, и что не все башни Протаркоса выдержали вражеский удар. Некоторые из них оторвались от единой массы улья, переломившись в наименее крепких участках конструкции, и развалились на части, рухнув во тьму пылевых облаков. Некоторые из башен падали секциями, словно складывались внутрь самих себя, их шпили внезапно обрушивались вниз, а затем они тоже исчезали. Энергия внутри первичного командного центра то и дело вспыхивала, а затем гасла опять, и там, где улей раскалывался, во мраке вспыхивали и исчезали огромные электрические дуги.

Затем электричество полностью отключилось и не появлялось ещё несколько минут. Неподвижный Стиванг ждал в темноте — делать было нечего. Затем свет вернулся, и башня перестала трястись.

Эвальд Стиванг спрыгнул со стола и первым из контролеров сумел подняться на ноги. Техники внизу снова заняли свои посты и смотрели вверх, ожидая, когда кто-нибудь отдаст им команду — без разницы, какую именно.

— Пошлите вызов всем ульям, — потребовал Стиванг. — У нас вторжение. Враг уже здесь. Направить все силы в Протаркос, встретить захватчиков и уничтожить их. По всем ульям, именем лорда-контролера, объявляется всеобщая мобилизация.

«Всего один корабль. Всего лишь один-единственный корабль. — Прокручивать в голове картину происходящего оказалось непросто. Вражеское судно было слишком уж велико. — Впрочем, неважно, сколь вместительны его трюмы. Мы превосходим захватчиков численностью в тысячи раз, и даже больше».

Стиванг всё ещё командовал. Он всё ещё контролировал ситуацию.

Там, куда врезался «Четвёртый всадник», бушевали пожары. Обрушились целые секции уровней, и улей перестал быть узнаваемым. Не стало ни залов, ни коридоров, ни мануфакторий — одни лишь развалины, нагромождение разорванных металлических каркасов и неровных насыпей скалобетона.

Мертвецы лежали вокруг десятками тысяч, и это без учёта трупов, испарившихся от жара и силы столкновения. Раздавленные тела скрывались под грудами камня. По мере того, как грохот от столкновения и вторичных трещин расколотого улья стихал, отовсюду звучало всё больше бессвязных воплей раненых.

Разрушение было тотальным. Отряды рабочих бесцельно слонялись средь руин, оглушённые и внезапно утратившие смысл своего существования. У них не осталось ни инструкций, ни надзирателей, что бичевали бы их и указывали, куда идти.

Ужас пробился наружу сквозь морок дурманящих препаратов. Для некоторых несчастных наступило в некотором роде пробуждение.

Ни одна из рабочих единиц не обладала полноценным именем. Вместо этого использовались цифровые обозначения. Но там, где было сознание, возникала идентичность, а идентичность всегда жаждала собственного имени.

В моменты прояснения сознания женщина думала о себе как о Копалке. Она и была Копалкой, поскольку в те моменты, когда не работала на заводе по переработке отходов, она копалась в кучах мусора, что состояли из полностью отвергнутого материала, который лениво сочился из выпускных труб мануфакторума. Она копалась посреди этой жижи в поисках дополнительных источников пищи, которые могли содержаться среди грязи — этих маленьких скользких кусочков жира, слишком мелких для обработки машинами, ошмётков слизи и прочей мерзости, что можно было бросить в рот и проглотить.

Сейчас она не рылась в мусоре, будучи слишком испуганной и удивлённой для этого. Копалка присела за куском скалобетона в компании Скребка — ещё одной «рабочей единицы» из её когорты. Они посмотрели друг на друга, и глаза обоих казались слишком огромными и белыми на покрытых коркой грязи лицах.

— Что делать будем? — спросил Скребок. Он выглядел неуверенным, словно не знал, имеет ли он право даже перевести дыхание. Никто ни к чему их не принуждал, и все вокруг валялись мёртвыми. Ждать помощи было не от кого.

Копалка решила выглянуть из-за импровизированного укрытия. Её взору предстала громадная пещера, открывшаяся внутри улья по воле врезавшегося в Протаркос левиафана. Их мир словно бы испытал на себе удар молота.

— Хочу взглянуть поближе, — заявила она. К новизне чуда прибавилось ещё одно свежее переживание — любопытство. Корабль стал новым центром реальности, и он взывал к ней.

Скребок испытывал схожие чувства. Он кивнул, и они вдвоём вышли из своего укрытия. Рабочие карабкались по развалинам и мертвецам, кружили вокруг новых шахт, уходивших в глубину на множество уровней, где пламя ревело, как в жерле вулкана. Пол пещеры представлял собой смятую массу из стен и потолков. Скребок и Копалка двигались там, где прежде не было места, и нос корабля становился всё более и более исполинским прямо у них на глазах.

— Как такое может быть? — промолвил Скребок, чей голос звучал так же испуганно и взволнованно, как себя чувствовала Копалка. — Как Орден мог допустить подобное?

— Да никак, — отозвалась Копалка. Она хихикнула при осознании немыслимой ереси, которую только что произнесла. — Никак, — повторила она ещё раз только ради того, чтобы вновь услышать эти слова.

Рабочие находились в нескольких сотнях метров от кончика носа корабля и ещё в сотне метров под ним. От корпуса исходил жар, обжигавший грязь на плоти Копалки. Она созерцала чудовище, не в силах понять, что же оно такое и что означает его появление, за исключением того факта, что оно изменило всё, ибо произошло воистину невозможное.

Скребок замер и схватил её за руку.

— Что? — Она попыталась отстраниться, желая подойти к чудовищу поближе.

— Слушай! — прошипел Скребок.

Теперь она услышала грохот шагов. Привычные звуки заставили её кровь застыть в жилах. Свежие эмоции исчезли, словно их и вовсе не было. К освободившимся рабочим приближалась военная мощь Ордена. Копалка уже чувствовала, как её сердце вновь сжимается в мёртвой хватке. Она изо всех сил старалась дышать, а топот маршевых сапог меж тем становился всё громче и громче. Звук доносился отовсюду, отражаясь эхом из рваных отверстий вокруг пещеры.