— Никто не слушается Орден, — воскликнула она на бегу. — Никто!

Задыхавшийся от усталости Скребок не ответил, и всё же кивнул. Он тоже казался взволнованным. Ещё одна невозможная вещь воплотилась в реальность.

Шипение стало громче. Откуда-то впереди исходило сияние, зеленовато-белого оттенка. Копалка никогда прежде не видела подобного цвета. Она замедлила шаг; вопли раздавались по-прежнему, не так часто, как раньше, однако теперь они звучали куда ближе.

Копалка остановилась. Вместе со Скребком они находились на полпути по коридору, что простирался на несколько сотен метров и заканчивался Т-образным перекрёстком. По обеим сторонам располагались десятки дверей в похожие на тюремные камеры спальни, каждая из них была заперта наглухо. Яркость свечение увеличилась, а булькающее шипение как будто принадлежало чудовищному зверю. Крики звучали совсем близко.

— Как думаешь, может, нам следует… — начал Скребок.

Из-за правого угла выбежали солдаты. Скребок взвизгнул, а Копалка затаила дыхание в ожидании выстрела, который уложит её на месте. Но солдаты были безоружны, и они не бросились в атаку. Напротив, они спасались бегством, то и дело оглядываясь на растущее сияние.

Теперь шипение звучало практически так же громко, как и сами крики.

— Пошли! — заорала Копалка. Вместе со Скребком они снова побежали назад, тем же самым путём, которым пришли, и на сей раз ей тоже приходилось оглядываться через плечо. Она уже знала, что не сможет бежать достаточно быстро.

Чудовище выплеснулось в коридор. Жидкое зелёное пламя омыло солдат, поглощая их и расплавляя их плоть. Вопли умирающих терзали разум Копалки, и она тоже закричала, зная, что в скором времени и ей суждено присоединиться к солдатам в ещё более ужасающих предсмертных криках.

Жидкое пламя двигалось слишком быстро, и его было не обогнать. Расстояние между ним и беглецами сократилось до менее чем сотни метров. Копалка остановилась у ближайшей двери и забарабанила по ней.

— Впустите нас! — прокричала она.

— Впустите! — последовал её примеру Скребок, стуча в соседнюю дверь. Смотровые щели отворились, но затем закрылись опять.

Рабочие устремились к следующим дверям, а затем к ещё одним, вопли гибнущих солдат становились всё более отчаянными, а река смерти наступала всё ближе и ближе. Наконец, она поглотила крики последних солдат, и Копалке едва удалось расслышать их голоса посреди шипения жуткого вещества.

Они со Скребком пришли навстречу собственной погибели. Смерть не пощадит никого.

Копалка всхлипнула. Какой же она оказалась дурой, решив, что сможет увидеть Смерть и не заплатить за созерцание запретного.

Костяшки её пальцев кровоточили от ударов. Болезненный свет практически добрался до неё. С каждым вздохом её нос и лёгкие наполняла вонь, пронзающая, словно клинок. Из глаз женщины покатились слёзы.

Одна из дверей вдруг скользнула в сторону. Скребок рванулся вперёд, но явление скорой смерти загипнотизировало Копалку на одну-единственную роковую секунду. Зелёный огонь потянулся за ней, и когда рабочая начала движение, мельчайшие капельки пламени лизнули её правый бок.

Агония была запредельной. Боль не поддавалась описанию, она находилась за границами чувств. Пламя прожгло ей руку и ногу. Пальцы растаяли, а плоть закапала, словно воск со свечи. Копалка завизжала, и в этом крике присутствовало нечто большее, чем боль, поскольку само понятие «боли» было чересчур слабым определением для того, что с ней происходило здесь и сейчас. Женщину захватило откровение, подобное ужасающему, скорбному рождению новой веры.

Она влетела в комнату и рухнула наземь, каким-то образом всё ещё сохранив способность видеть, даже корчась среди пожирающего пламени. Скребок помог остальным рабочим снова захлопнуть дверь. Мгновение спустя снаружи донеслось шипение. Зелёное пламя струилось по коридору.

В общежитии оказалось так многолюдно, что стояли все, за исключением Копалки. Повинуясь единому порыву, толпа отхлынула от двери. Люди стонали, задыхаясь в давке. Скребок оттащил Копалку от входа, и шипение заглушило её крики.

Чёрный металл двери светился болезненно-зелёным. Температура в общежитии поднялась, а дверь начала тлеть. Затем загорелся металл, и пламя гнилостного оттенка облизало край дверного проёма, медленно распространяясь дальше по всей его ширине. Копалка заметалась, ей казалось, будто бы её убийца слышит её даже в самой комнате. Шипение становилось всё громче и громче.

А затем оно начало слабеть.

Когда это произошло, самая невыносимая боль покинула Копалку. Тело женщины перестало гореть, нервы её повреждённых конечностей просто исчезли. Её правой руки ниже локтя больше не было, а почерневшая нога сочилась. Изувеченные, как и она сама, остатки двери с лязгом вывалились из креплений, продолжая тлеть в уменьшающейся луже пламени на полу помещения. На другой стороне коридора дверь в другую спальню точно так же провалилась. Наконец, шипение прекратилось.

Вопли Копалки сменились стонами, и между ними ей удавалось дышать практически нормально.

Спустя ещё несколько минут ужасный запах тоже исчез. Чудовище сгинуло, но его порча осталась.

Копалка свернулась калачиком, крепко прижимая колени к груди своей левой рукой. Не переставая плакать, она раскачивалась взад-вперёд.

Но не все её слёзы были вызваны болью. Прикосновение сверхъестественного наложило свой собственный отпечаток на душу рабочей. То, что она чувствовала, было частью того, что происходило со всем Орденом в целом. Женщина подумала о солдатах, спасающих свои жизни, и о том, как ужасающий поток, казалось, атаковал их с ещё большей яростью, когда те бежали быстрее. Все они были съедены. Она — нет. В болевом бреду женщина думала, что зелёное пламя сожгло на ней оковы Ордена.

Улей завибрировал, откуда-то раздавался гром завоевания. Вдалеке снова послышались крики. Плач Копалки сменился хохотом.

Глава 8

За камерой доступа располагались широкие проспекты и ещё более запутанные коридоры, что во всех случаях вели наверх и обязательно оказывались переполненными солдатами Ордена, которые неизменно бросались вперёд, навстречу бойне, безо всякого успеха. Прогресс XIV легиона был достоин похвалы, однако от них требовалось куда большее. День подошёл к концу, и у Гвардии Смерти оставалась лишь ночь на то, чтобы положить конец правлению Ордена над Протаркосом.

Мортарион и Саван Смерти разгромили ещё одну засаду, и сразу же после этого Барразин и Терсус сообщили, что они тоже обнаружили и зачистили входные камеры.

— В какой-нибудь из ваших комнат есть пути, ведущие вниз? — спросил Мортарион.

— Так точно, — отозвался Барразин. — Здесь у нас платформы гравилифта, достаточно крупные, чтобы вместить сотни человек разом. Галаспарцы задействовали их сразу же, как мы здесь оказались, и собирались отправить против нас ещё один батальон.

— Похоже, что они отчаянно стремятся удержать нас подальше от генераторов, — заметил Терсус.

— Их отчаянье ведёт нас к победе, — отчеканил Мортарион. — Первый капитан Барразин, собери все силы своей роты и спускайтесь вниз. Уничтожьте генераторы. Вонзи свою косу прямо в сердце врага.

— Как прикажете, лорд Мортарион.

Примарх продолжил движение. Зал, в котором они находились, тоже устремлялся вверх. Поднимаясь всё выше, Мортарион заметил, что стены коридора покрыты коркой грязи, воздух внутри улья отличался зловонием множества тел и отдавал вкусом страданий.

Мортарион подумал о другом восхождении сквозь токсичный воздух.

Он думал о Барбарусе и Галаспаре.

Однако различия между двумя мирами были велики. Галаспар смердел промышленными отходами, своим плачевным состоянием этот мир был обязан собственным обитателям. Он не входил в число миров, чья враждебность по отношению к человеческому роду была врождённой. В свою очередь, Орден являл собой человеческое зло. Могильные владыки Барбаруса играли со смертными, подобно богам. Лидеры Ордена не могли похвастать подобными вещами. В них не было ничего богоподобного, кроме высокомерия. За исключением численности, они были слабы.